[Vitar]

Велимудр

...Когда ярмарка закончилась, отец объявил, что ночевать мы будем за стенами города, объяснив, что лучше будет встать засветло и тут же тронуться в путь и что в городе он оставаться не хочет. Эх, я-то знаю, что мой старый скупердяй просто не хочет тратиться на постоялый двор, тем более, что платить придется за кровати до полудня, а уйдем мы уже с рассветом. Младший брат попытался возразить, что у леса, недалеко от которого отец обозначил стоянку, на нас могут напасть волки или, чего хуже, обокрасть местные разбойники. Отец лишь усмехнулся и кивнул в сторону нанятых пятерых охранников, у одного из которых (похоже, главного) рукоять серебряного меча была великолепно отделана странными черными (явно дорогими) камнями, а доспех определенно стоил не одну тысячу монет – уже в этом я разбираюсь. Что говорить, мой старик экономил на всем, кроме безопасности и сохранности товара, ночи стояли теплые, поэтому мы подчинились и стали грузить большую поклажу – торговля прошла в этот раз очень удачно.

…Люблю сидеть у костра! Особенно как сейчас, во время сумерек, когда солнце уже скрылось, и мягкий голубой цвет неба становится все гуще, наливаясь черной синевой ночи…

…Давно пора ложиться спать перед завтрашней дорогой, но я решил задержаться у костра, понаблюдать за присоединившимся к нашему лагерю монахом. Он появился внезапно из темноты – я узнал о присутствии постороннего лишь по голосу охранника, который после короткого разговора пустил пришельца в лагерь – видимо, они знакомы. Подробно разглядеть черты лица этого человека в темноте мне не удалось, но по смуглой коже я понял, что родился он далеко отсюда. Есть что-то в нем отталкивающее и настораживающее - надо будет потом расспросить охранника, что это за тип и почему его пустили в лагерь. Он не очень высокого роста, среднего телосложения. Я даже поначалу решил, что это просто какой-нибудь бродячий хлюпик-миссионер, побирающийся мелкими делишками, хоть и ходит прямо и гордо, но когда он вдруг с необычайной легкостью и в то же время грацией поднял и переложил огромное бревно, сидя на котором мы недавно ели втроем с братом и отцом, стало ясно, что малый это непростой. Соображает, правда, туго: над моим вопросом, не встречал ли он на этой дороге вокинар, томился в раздумьях добрую четверть часа. В то же время, когда мы разговаривали, и его синие глаза постоянно искали мой взгляд (сам я не очень люблю смотреть в глаза), возникало неприятное ощущение, что он видит меня насквозь. Недолгий наш разговор закончился на том, что он посоветовал, мол, если я люблю своего брата, перед сном я должен положить рядом с собой заряженный арбалет. Я хотел было спросить, что это значит, но он уже пожелал доброго сна и ушел готовить место для ночлега…

Монах был прав!!! Ночь едва стала уступать первым бликам света на востоке, когда меня разбудил крик охранников, я тут же выскочил из палатки, прихватив приготовленное по совету пришельца оружие и увидел, как один из воинов с клинком наголо бросился в сторону леса, откуда доносились вопли о помощи – я узнал голос брата. Кинувшись в ту сторону, я увидел Кайлиса, пытающегося убежать от огромного волка. Охранник бы ни за что не успел спасти брата, но – хвала богам! – у меня был заряженный арбалет, и я метким выстрелом сбил животное, сильно повредив ему одну из лап – умелый клинок быстро довершил дело. Вернувшись в лагерь, потрясенный, я первым делом пошел благодарить монаха, но охрана сказала, что он уже ушел.

Позже из разговора с тем самым охранником, что пустил пришельца в лагерь, я узнал, что имя монаха – Велимудр, – явно не данное от рождения, но другого имени тот никому не называл. Воин рассказал, что однажды он сопровождал большой караван, двигавшийся к Сильвермуну, и на несколько дневных переходов к ним присоединился этот монах. Все сразу заметили в нем что-то неладное: то радостен и приветлив, то мрачен и угрюм, то отрешенно наблюдает за взаимными дрязгами (случается в пути всякое), то вдруг сам вступает в пылкий спор, что называется «почти на грани». Был тогда среди охранников некто Стежа – известный задира из задир, любитель выяснить отношения, невыносимые выходки которого, однако, всегда терпели за его великолепное воинское умение (поговаривают, что однажды он, вдрызг пьяный, что случалось, отлупил сапогом полтаверны заезжих выпускников воинской академии за колкую усмешку одного из постояльцев, после чего заказал выпивки второй половине) и бездну всевозможных невероятных историй. Так вот этот самый Стежа решил позабавиться над монахом и во время дневного привала, воспользовавшись отлучкой, закинул небольшие пожитки Велимудра высоко на дерево. Вернувшись, монах бросил лишь короткий взгляд туда, где был его мешок, вздохнул и сразу подошел к Стеже. «Лезь на дерево», - спокойно сказал он. Тот сначала немного опешил, потом начал отдуриваться и в своей манере поддевать монаха, мол, сам идиот, других за идиотов не держи. Велимудр, не позволив этому долго продолжаться, вдруг весь преобразился и яростно прокричал, что если Стежа тут же не вернет пожитки, воинский путь его прервется неизлечимо переломанными руками. Задетый за живое, Стежа встал и вытащил клинок. Охранники было кинулись их разнимать, но он рявкнул так, что все только застыли в оцепенении, ожидая самого страшного. Лишь самые зоркие разглядели, как монах тенью увернулся от нескольких молниеносных выпадов задиры и, каким-то невероятным образом очутившись рядом, сбил его с ног, а клинок отбил в сторону ногой. Взвыв от позора, Стежа вскочил на ноги и бросился на монаха. Тут послышался хруст и вместе с ним страшный вопль Стежи, которого Велимудр тут же скрутил на землю под собой. «У тебя есть выбор, - глухо проговорил он. – Ползти наверх с одной сломанной рукой или остаться внизу со сломанной жизнью». Странный блеск вдруг появился в глазах Стежи, воин ринулся к дереву и полез наверх так, будто был страшно болен, а в монашеском мешке лежало единственное исцеляющее снадобье. Несколько раз люди вскрикивали, когда Стежа срывался, не зная, как лезть выше, и пытался использовать поврежденную руку. Когда же он наконец добрался до мешка, многие радостно закричали и посмотрели в сторону монаха. Прежде никто и не заметил, как тот сел и стал медитировать, в то же время что-то бормоча. Когда Стежа спустился, все умолкли и снова расступились. Посрамленный задира молча подошел к Велимудру и, склонив голову, протянул мешок здоровой рукой. «Нет, той», - сказал монах, указывая на прижатую к груди поврежденную руку, и сделал шаг назад. Стежа бросил злобный взгляд, но подчинился и, переложив мешок в больную руку, стал протягивать ее вперед с таким трудом, будто держал в ней двупудовый камень, а не легкие пожитки монаха. Когда, скрипя зубами от боли, он наконец полностью вытянул руку, монах взял ее обеими ладонями, склонив голову, пробормотал какие-то слова... Нежное голубое свечение Дара Исцеления окутало руку Стежи. «Это моя ноша, - промолвил Велимудр, забирая мешок. – Свою оставь у сожженного дома и прекрати жалеть себя». «Кем ты себя мнишь?!» - голос охранника был надорван и злобен. «Я многие годы ищу способ изменить то, что неизменно видит Он. Все найденное мной я подарил сейчас тебе. Но ты не изменишься. Вот и я дальше понесу этот мешок», – с этими словами монах перекинул свои пожитки за спину и покинул лагерь.

В ближайшие три дневных перехода у этой дороги ответвлений нет. Надо попытаться убедить отца, чтобы мы двигались быстрее, тогда будет небольшой шанс нагнать этого монаха. Если нам удастся с ним снова встретиться, я обязательно узнаю, что у него в мешке, и попробую выторговать – ценная, должно быть, вещица!